Когда вселенную Юпитер[1] населял

И заводил различных тварей племя,

То и Осёл тогда на свет попал.

Но с умыслу ль, или, имея дел беремя,

В такое хлопотливо время

Тучегонитель оплошал:

А вылился Осёл почти как белка мал.

Осла никто почти не примечал,

Хоть в спеси никому Осёл не уступал.

Ослу хотелось бы повеличаться,

Но чем? имея рост такой,

И в свете стыдно показаться.

Пристал к Юпитеру Осёл спесивый мой

И росту стал просить большого.

«Помилуй, – говорит, – как можно это снесть?

Львам, барсам и слонам везде такая честь;

Притом, с великого и до меньшого,

Всё речь о них лишь да о них;

За чтo? ж к Ослам ты столько лих,

Что им честей нет никаких,

И об Ослах никто ни слова?

А если б ростом я с телёнка только был,

То спеси бы со львов и с барсов я посбил,

И весь бы свет о мне заговорил».

Что день, то снова

Осёл мой то ж Зевесу[2] пел;

И до того он надоел,

Что, наконец, моления Ослова

Послушался Зевес.

И стал Осёл скотиной превеликой;

А сверх того ему такой дан голос дикой,

Что мой ушастый Геркулес[3]

Пораспугал было весь лес.

«Чтo? то за зверь? какого роду?

Чай, он зубаст; рогов, чай, нет числа?»

Ну только и речей пошло, что про Осла.

Но чем всё кончилось? Не минуло и году,

Как все узнали, кто Осёл:

Осёл мой глупостью в пословицу вошёл.

И на Осле уж возят воду.

В породе и в чинах высокость хороша:

Но что в ней прибыли, когда низка душа?

1815