Бывалого "морского волка” поселили на острове Стефенса присматривать за маяком. Островок славился как рай для птиц: там не было хищников. Тучи пернатых покрывали прибрежные скалы, выращивая все новое и новое потомство. Этому способствовали теплый климат и обилие корма. Птицы со временем отучились летать. Каждое утро берега оглашал многоголосый птичий базар. И, казалось, ничто не нарушит этой идиллии.

Но вот сюда, на затерянный среди водных стихий островок, в 1896 году высадили морского бродягу. Ему предстояло зажигать на построенном маяке предупреждающие огоньки проплывающим мимо кораблям.

Моряк за свою скитальческую жизнь не обрел ни одной близкой души, давая волю своим страстям, живя без духовного маяка. Все зрелые годы промелькнули на палубах, в кубриках да многоязычных притонах.

Когда-то скиталец был возвышенной натурой. Любил в предзакатные часы полюбоваться морскими далями, живописным разнообразием облаков или бездонностью неба. В эти минуты мелодичные строки складывались сами собой, вознося мысли куда-то ввысь.

Но со временем карточные страсти, хмельные загулы, схватки самолюбий заземлили юношеские взлеты. Полученные деньги пропивались тут же в портовых кабаках, и мечтатель опять вынужден был наниматься на обычные грузовые рейсы.

Руки уже дрожали, силы иссякали. Приближался тупик. И тут подвернулся случай: на новый маяк требовался смотритель.

Морской волк, повидав многие страны, так и не сумел увидеть своей души, не привык ни читать, ни погружаться в раздумья, ни молиться. Чтобы хоть чем-то заполнить свою душевную пустоту, он захватил с собой на остров пушистого кота. Тот на ночь забирался в постель к одинокому старику и согревал его ноющие кости.

Когда светало, кот выходил на охоту. Впрочем, эти прогулки в поисках завтрака или обеда даже нельзя было назвать охотой. Обитатели островка, не зная о существовании хищников, не умели обороняться.

Кот избирал самое изысканное меню — только появившихся на свет Божий птенчиков. И уничтожение их было для него своего рода забавой, развлечением, игрой, которой он занимался часами.

Что стоило тучам пернатых разделаться с одним когтистым хищником? Но птицы, забывшие о небе, забывали и о своем потомстве. Их кружил вихрь бессмысленного базара.

Смотритель маяка не видел происходящего. Он впервые окунулся в калейдоскоп воспоминаний и размышлений. Как-то во время прогулки его взор задержался на флюгере, венчающем маяк. Тот крутился от любого порыва ветра. И тут моряку пришла странная мысль, что и он, подобно флюгеру, всю жизнь крутился по дуновению своих страстей.

Этот образ впечатлил смотрителя. Он возвращался к нему вновь и вновь.

Когда-то в первые годы своих странствий в иных портах ему встречались маяки — церкви. Они не только предостерегали об опасных рифах, но и освещали души. Там можно было раскаянием смыть грехи, услышать спасительные слова о вечной жизни, Царстве Небесном, для которого мы и созданы.

Но страсти, азартные омуты снова вовлекали его в свой гибельный водоворот, и надежды взлететь гасли.

Так он думал, ступая по берегу, усеянному птичьими скелетиками.

Шло время. Кот жирел. Пернатых становилось все меньше, пока островок не превратился в птичье кладбище.

Одного хищного зверька хватило для превращения дивного заповедника в мертвую зону.

Вскоре умер и кот. Уже некому было в бессонные ночи убаюкивать беспощадные воспоминания о куда-то бесцельно уплывших годах.

Все сильней и сильней ныла душа. Наконец-то он убедился, что она есть и она — нечто важное. Но что в ней? Пустота. Одна пустота? Нет!

Порой старику казалось, что его душа — это тоже островок, на котором некий хищник поглотил невзлетевших птенцов — его мысли о главном, о бесконечности, о поиске себя.

Ему хотелось познать, что это за хищник, обитающий в его мыслях. Не страсть ли к наслаждениям, которая метала его по разным континентам?

Что теперь осталось от этих испепеляющих забав, кроме погоста в душе?

Как-то новая догадка снизошла на него. Догадка о том, что он оказался на этом островке неспроста. Словно Кто-то неведомый вырвал его из "птичьего базара” чужеземных портов, из опустошающей суеты сует.

Эта мысль согрела и обнадежила. Значит, и он Кому-то нужен. Кто-то заботится и ведет его!

И, несмотря на то, что груз прожитых лет все настойчивей давал знать о себе, душа обретала легкость и радость, дух молодел. И хотя зрение с каждым месяцем туманилось от близорукости, у него появлялся новый взор, прозревающий духовный смысл бытия. И теперь эти попытки проникновения в суть, эти прозрения истины казались ему самым ценным, ради чего стоило жить. Это было обретение чувства Бога.